Михаил Булгаков сейчас не просто классик – это классик модный. Общественное мнение уже лет 30 как готово причислять его «Мастера и Маргариту» к лучшим романам на русском языке, а в последние недели в кинотеатрах еще и идет свежая экранизация. Зрительские восторги, второй миллиард рублей в кассе и даже негодование особо активных граждан – всё это лишний раз показывает, что Булгаков – без преувеличений «наше почти всё».

Раз так, не приходится удивляться тому, что спектакли по булгаковским произведениям продолжают идти на театральной сцене и вызывать интерес. Вот и в репертуаре омского Лицейского театра к «Зойкиной квартире» и «Кабале святош» добавился на днях «Театральный роман». Моноспектакль с режиссёром той самой «Кабалы» в качестве актёра, с подзаголовком «Мистическая интрига с одним самоубийством» и с косплеем картины Давида «Смерть Марата» на афише.

Выбор материала внушает уважение, но и вопросы, конечно, может вызывать. «Театральный роман» – не самое читаемое и не самое лёгкое для постановки произведение Булгакова. Герой его – то ли талантливый писатель, оказывающийся в самой гуще российской театральной жизни и наблюдающий, как укореняются в ней цензура и тоталитаризм с сатанинским оттенком, то ли графоман, сходящий с ума и методично фиксирующий все стадии своей болезни в рукописи, которая никому не нужна. Выбор темы в условиях России-2024 очень любопытен и предоставляет авторам спектакля большую свободу. Но свободой, как известно, надо уметь пользоваться.

Так что же с «мистической интригой и одним самоубийством»? Самоубийство в спектакле и правда присутствует, но исключительно в формате ожидаемого. Главный герой, предстающий в позе смертельно раненного Марата, как только над сценой зажигается свет, проводит время в ванне, обложенной книгами Булгакова, повторяя «Скоро меня не станет» и время от времени занося над собой опасную бритву. На его майке большое красное пятно слева, и вино это или кровь после удара Шарлотты Корде – зрителю надо решать самому. 50 минут спектакля заполнены безумными прыжками героя по ванной комнате, охотой на муху и разыгрыванием в ролях истории о романе героя с театром. Выдуманной или реальной для рассказчика – бог весть.

Одна из ключевых трудностей в восприятии этого спектакля может быть связана с выбранным временны́м форматом. Если бывают спектакли-романы с точки зрения объёма сюжетного материала, то этот, вопреки своему названию, – разве что спектакль-повесть. Не слишком объёмный текст Булгакова режиссёр подверг дополнительному сокращению и утягиванию в соответствии со своей концепцией, которая не так чтобы бросается в глаза.

Зритель, давно не перечитывавший первоисточник, может оказаться в особенно затруднительном положении. Ему наверняка захочется понять, хороший ли роман написал Сергей Леонтьевич Максудов; в здравом ли он был уме; действительно ли он по собственной воле оставил этот мир, как только договорил до конца. Вопросы наивные – но зритель имеет право их задать и рассчитывать, что актёр ответит прежде, чем выйдет на аплодисменты.

Если зритель основательно знаком с булгаковским текстом, он может заранее заготовить для себя несколько возможных сценариев. Один – бытописательный, с выводом на сцену предполагаемых прототипов персонажей. В этом случае герой должен разыгрывать по ролям сцены с участием Станиславского и Немировича-Данченко, Алексея Толстого и Василия Качалова, Валентина Катаева и Бориса Пильняка. Их мало кто узнает, и спектакль никому не понравится: историческая реконструкция – неблагодарный и несценичный жанр.

Второй вариант – аллегорическая история о тоталитарном обществе, прорастающем в театральную среду и убивающем всё живое. Замятинские «Мы» на экзотическом материале, очередная «антисоветчина», если использовать слово из лексикона «активных граждан» определённого типа.

Ну а третий вариант предполагает отталкивание от образа Мефистофеля-Рудольфи, усиление мотивов загадочных и потенциально потусторонних, показ прогрессирующего сумасшествия главного героя, очень похожего на самого Булгакова, и/или его готовности принять помощь от того, у кого много имён. Сначала гроза омывает Москву, а потом, если этого потребует действие, тьма накрывает ненавистный Сергею Леонтьевичу город. Кстати, третий вариант вполне может сочетаться со вторым (прецедент вспомнит любой посетитель Лицейского).

К чести режиссёра спектакля Натальи Каплюченко (для неё это дипломная работа) следует сказать, что ни одного из трёх вариантов зритель не увидел. Актёр Алексей Осипов отходит от подготовленных реальностью схем, чтобы наполнить образ живым и непредсказуемым содержанием. Напоминая мимикой и подачей текста то Ванюкина из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», то Геннадия Хазанова, произносящего монолог от лица попугая, он показывает зрителям какого-то альтернативного Максудова. Наивного, совершенно не понимающего жизнь, получающего наслаждение от писательской работы, страдающего и готового сделать этот мир сиротой одним движением опасной бритвы.

Что на самом деле произошло в жизни героя? Этого мы не поймём, да и неясно, нужно ли нам это знание. Водяной душ, которым рабочие сцены окатывают в финале Максудова (или всё-таки Осипова?), может быть готовой метафорой о неуместности всех этих досужих рассуждений. Жизнь – идёт. Романы – пишутся. Рукописи – не горят. Так что же нам ещё нужно?

«Гроза омыла Москву 29 апреля, и стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось». Это первая фраза «Театрального романа», которой можно было бы его и закончить.

P. S. Стоит отметить, что самый первый спектакль публика встретила с большим восторгом. Актёру и режиссёру дарили не только букеты, но и коробки с конфетами. Какая-то девочка подарила Алексею Осипову апельсин. Самые простые подарки – самые дорогие. Ведь с этими вещами тоже очень важно не перемудрить.

 Николай Дубровский

Медиа «Трамплин», 13 февраля 2024

https://tramplin.media/news/9/5312